Мысли на 23 марта

Вы следуете духовному учению, но сколько из вас понимает, что это значит? Сколько из вас осознаёт, чем они здесь занимаются? Вы молитесь, медитируете, посещаете восходы солнца, поёте хором, вместе трапезничаете. Но для чего вы это делаете? Потому что это часть программы, которую я вам предоставил. Поскольку я вас прошу, вы делаете её, чтобы доставить мне удовольствие... Отныне старайтесь выполнять её для себя с абсолютной убежденностью, что совершаете что-то прекрасное, священное, что даст плоды. Думайте, что та работа, которую вы здесь совершаете для света, пробуждает сознание всего мира.Ничто, ни одна мысль, ни одно сознательное чувство не остаются без эффекта. Психический мир подобен огромному океану, где соединяется множество мыслей и чувств людей. Эти мысли и чувства – живые существа, в зависимости от своей природы создающие благотворные или вредные потоки, влияющие на психику существ. Конечно, вы не должны строить иллюзий и воображать, что через несколько лет измените мир. Но наши молитвы, медитации, песнопения рождают в невидимом мире свет, помогающий существам сориентироваться и найти свой путь сквозь тьму.

Hermann Hesse. О Душе
«Взгляд желания нечист, он всё видит в искажённом свете. Только когда мы ничего не желаем, только когда наше вглядывание становится чистым созерцанием, раскрывается душа вещей, раскрывается красота. Когда я осматриваю лес, который хочу купить, взять в аренду, вырубить, обременить закладной, в котором собираюсь охотиться, то вижу не сам лес, а только его отношение к моим желаниям, планам и заботам, к моему кошельку. Тогда он состоит из деревьев, молод ли он или стар, здоров или болен. Если же я не связываю с ним никаких желаний, а просто «бездумно» погружаю взгляд в его зелёную глубину, тогда лишь он становится лесом, природой, растительностью, тогда лишь он прекрасен.
Точно так же обстоит дело с людьми и их историями. Человек, на которого я смотрю со страхом, с надеждой, с вожделением, с намерениями или претензиями — не человек, а только тусклое отражение моего желания. Разглядывая его, я сознательно или неосознанно задаю себе сплошь сужающие, извращающие существо дела вопросы: доступен он или заносчив? Уважает ли меня? Можно ли у него взять в долг? Разбирается ли он в искусстве? Тысяча подобных вопросов возникает, когда мы смотрим на человека, к которому у нас дело, и считаемся знатоками людей и психологии, если нам удаётся уловить в его внешности и поведении то, что соответствует нашим намерениям или противоречит им. Но это убогая точка зрения, в такого рода психологии крестьянин, торговец вразнос или подпольный адвокат превосходит большинство политиков и учёных.
В тот момент, когда желание унимается и наступает черёд созерцания, чистого лицезрения и самоотверженности, всё становится другим. Человек перестаёт быть полезным или опасным, заинтересованным или скучным, добродушным или жестоким, сильным или слабым. Он становится природой, становится прекрасным и необычным, как всякий предмет, на который направлено чистое созерцание. Ибо созерцание — не исследование и не критика, а только любовь. Оно — наивысшее и самое желанное состояние нашей души: любовь без желания.
Когда мы достигаем этого состояния, будь то на минуты, часы или дни (сохранить его навсегда было бы совершенным блаженством), тогда люди выглядят не так, как обычно. Они уже не зеркальные или искажённые отражения нашего желания, они снова обретают свою естественность. Прекрасное и уродливое, старость и юность, добро и зло, открытость и замкнутость, твёрдость и мягкость — уже не противоположности, уже не мера оценки. Все прекрасны, все своеобычны, никто больше не становится объектом презрения, ненависти, непонимания.
И как с точки зрения чистого созерцания вся природа есть изменчивая форма проявления вечно творящей, бессмертной жизни, так и особая роль и задача человека заключается в том, чтобы иметь душу. Бессмысленно спорить, свойственна ли «душа» только человеку, или же она живёт также в животном, в растении! Конечно же, душа есть повсюду, она повсюду возможна, повсюду подготовлена, повсюду предвосхищаема и желанна. Как носителем и выразителем движения для нас является не камень, а животное (хотя и в камне есть движение, жизнь, рост, распад, колебания), так и душу мы ищем прежде всего в человеке. Мы ищем её там, где она очевиднее всего, где она страдает и действует. И человек представляется нам уголком мира, особой провинцией, актуальной задачей, суть которой в том, чтобы совершенствовать душу, — как когда-то задачей человека было встать на ноги, сбросить с себя волосяной покров, изобрести орудия труда, добыть огонь.
Значит, мир человека для нас — это мир обитания души. Как в горе́ и скале я вижу и люблю исполинские силы тяжести, а в животном — подвижность и стремление к свободе, так и в человеке (в котором всё это тоже есть) я вижу прежде всего ту форму и возможность выражения жизни, которую мы называем «душой» и которая нам, людям, представляется не одним из тысяч излучений жизни, а излучением особенным, избранным, высокоразвитым, конечной целью. Ибо всё равно, считаем ли мы себя материалистами, идеалистами или ещё кем-нибудь, мыслим ли мы «душу» как нечто божественное или же как сгорающую материю, — все мы тем не менее знаем и ценим её; для каждого из нас одухотворенный человеческий взгляд, искусство, форма душевной организации есть наивысшая, самая последняя и самая ценная ступень и волна всякой органической жизни.
Таким образом, человек становится для нас самым благородным, самым возвышенным и самым ценным объектом созерцания. Не всякий способен естественно и свободно разделять эту самоочевидную оценку — я знаю это по собственному опыту. В молодые годы я поддерживал с ландшафтами и произведениями искусства более тесные и более душевные отношения, нежели с людьми, более того, я годами мечтал написать такое произведение, в котором были бы только воздух, земля, вода, деревья, горы и животные, но не было бы людей. Я видел, что человек настолько отклонился от траектории души, до такой степени оказался во власти желаний, так жадно и необузданно устремился к животным, обезьяньим, первобытным целям, оказался таким падким на всякую мишуру, что мной на некоторое время овладело недоброе заблуждение, будто человек — как путь к душе — уже развращён и движется вспять, будто этот источник должен найти себе выход из природы где-нибудь в другом месте.
Когда наблюдаешь, как два обыкновенных нынешних человека, которые только что случайно познакомились и, собственно, не ждут друг от друга никаких материальных выгод, — как эти двое ведут себя, то почти телесно ощущаешь, насколько плотно каждый человек окружён гнетущей атмосферой, защитной оболочкой, охранительным слоем, сетью, сплетённой из сплошных отклонений от душевного ядра, из намерений, страхов и желаний, направленных на ложные цели и отделяющих человека от всех других целей. Создаётся впечатление, что душе всеми силами не дают выразить себя, что всю её считают нужным оградить высокими заборами, заборами страха и стыда. Только любовь без желания способна разорвать эту сеть. И отовсюду, где она разорвана, [где вынуты кольца из носа и сброшен обезьяний волосяной покров] смотрит на нас [и трудится] душа. Если бы ей не ставили препон, мы разговаривали бы между собой, как персонажи Гёте, и каждое своё дыхание воспринимали бы как песнь. Бедная, прекрасная душа, там, где ты, там революция, там разрыв с отжившим, там новая жизнь, там Бог. Душа — это любовь, это будущее, а всё прочее только вещь, только материал, только попытка помешать божественной силе в нас лепить новые формы и разбивать их.
Вслед за этим приходят мысли: разве не живём мы в эпоху, когда громко заявляет о себе новое, когда разрушаются связи между людьми, когда в чудовищных масштабах творится насилие, когда свирепствует смерть, когда вопиет отчаяние? Разве и за этими событиями не таится душа?
Спроси свою душу! Спроси её, вобравшую в себя будущее, олицетворяющую любовь! Не спрашивай свой рассудок, не ищи ответа в мировой истории! Твоя душа не обвинит тебя в том, что ты слишком мало интересовался политикой, слишком мало трудился, ненавидел врагов и укреплял границы. Но, может быть, она пожалуется, что ты слишком часто пугался её запросов и спасался от них бегством, что у тебя никогда не было времени заняться ею, твоим младшим и прекрасным чадом, поиграть с ней, вслушаться в её песнь, что ты слишком часто продавал её за деньги и предавал ради выгоды. Так ведут себя миллионы, и куда ни глянь, везде у людей нервные, измученные, злые лица, у них находится время только для самых что ни на есть бесполезных вещей, для биржи и для санатория, и это отвратительное состояние — всего лишь предостерегающая боль, сигнал крови. Когда ты пренебрегаешь мной, говорит тебе твоя душа, ты становишься нервным и враждебным жизни, таковым ты останешься и от этого погибнешь, если не повернёшься ко мне с совершенно новой любовью и заботой. Болеют недугами времени и утрачивают способность к счастью ни в коем случае не слабые, не никчёмные. Болеют скорее добрые, несущие в себе семена будущего, те, чья душа не находит удовлетворения, те, кто только из робости уходят от борьбы против ложного мироустройства и кто, быть может, уже завтра отнесутся к этому со всей серьёзностью.
…Тут ты вспоминаешь, как один профессор говорил тебе нечто подобное — что мир болен материализмом и интеллектуализмом. Он прав, но стать твоим целителем ему не дано, так же как и своим собственным. Интеллект будет говорить в нём и дальше, вплоть до самоуничтожения. Профессор погибнет.
Каким бы ни был ход вещей в мире, целителя и соратника, будущее и новое начинание ты найдёшь только в себе самом, в своей бедной, измученной, податливой, неуничтожимой душе. Ей чужды знания, оценки, программы. Ей свойственны только побуждение, только будущее, только чувство. Ей следовали великие святые и проповедники, герои и страстотерпцы, великие полководцы и завоеватели, великие волшебники и художники, все те, чей путь начинался в повседневности, а заканчивался в блаженных высях. У миллионеров другой путь, он заканчивается в санатории.
И муравьи ведут войны, и пчёлы создают государства, и хомяки копят добро. Твоя душа ищет другие пути, и если ты принесёшь её в жертву, если добьёшься успеха за её счёт, тебе не улыбнётся счастье. Ибо ощущать «счастье» может только душа, а не рассудок, не брюхо, не голова или кошелек.
Но к чему долго размышлять и говорить об этом, ведь существует изречение, в котором все эти мысли давно додуманы до конца и выражены. Оно сформулировано в стародавние времена и относится к тем немногим мудрым высказываниям, которые не стареют, которые вечно новы: «Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повредить себе?»
[из эссе 1917 года Германа Гессе «О душе»]

Как-то раз, будучи в Королевской испанской академии в Риме, я пытался читать лекции, но одна женщина постоянно ослепляла меня фотовспышкой, что мешало мне сосредоточиться на своих записях. С большой досадой я сказал (как мне иногда приходится говорить бестактным фотографам), что в то время, когда работаю я, должны прекратить работать они, по причине разделения труда, и женщина выключила свою камеру, но с таким видом, как будто я чем-то оскорбил ее. В другой раз, в Сан Лео, во время проведения праздничного мероприятия от администрации города, я приготовился заново открыть для себя пейзажи Монтефельтро, воспетые художником Пьеро делла Франческа. Три каких-то типа непрестанно ослепляли меня вспышками своих фотокамер, и я вынужден был призвать их соблюдать правила хорошего тона. Обратите внимание, что в обоих случаях «ослепители» не относились к папарацци, а, предположительно, были образованными людьми, по своей воле пришедшими послушать лекции на определённую тему. Тем не менее, очевидно, синдром «электронного глаза» заметно снизил их культурный уровень, на который они, возможно, претендовали: практически равнодушные к предмету разговора, они хотели только запечатлеть событие, вероятно, чтобы выложить его потом на YouTube. Они просто отказывались понять, о чём именно идёт речь, ради того, чтобы занести в память своих телефонов то, что и так видели своими глазами.
Таким образом, этот синдром «памяти» механического глаза в ущерб мозгу, кажется, умственно развратил и вполне цивилизованных людей. Теперь задача – уйти с мероприятия или события, свидетелями которого они стали, с несколькими картинками (это было бы оправданно, если бы я был, например, стриптизёром), но без единой мысли о том, где они были и что видели. И если я прав, думая, что они ездят по миру, фотографируя всё, что видят, очевидно, они обречены забывать на следующий день то, что запечатлели вчера. Разным аудиториям я уже рассказывал, как прекратил фотосъёмку в 1960 году, после одной поездки по французским соборам, когда я фотографировал, как сумасшедший. По возвращении домой передо мной оказалась целая куча весьма посредственных снимков, и я не мог припомнить, что же на них изображено. Я выбросил фотоаппарат и в своих последующих поездках заносил только в свою память то, что видел. А в качестве вещественной памяти, и то больше для других, чем для себя, я покупал отличные открытки.
Однажды, когда мне было 11 лет, моё внимание привлёк необычный шум на окружном шоссе в городе, где я жил в эвакуации. Издалека я увидел: грузовик налетел на телегу-двуколку, управляемую крестьянином с женой. Женщина лежала на земле – ей размозжило голову (при воспоминании об этом у меня до сих пор волосы встают дыбом), а её муж крепко сжимал её тело и выл от отчаяния. Объятый ужасом, я не стал более приближаться: не то, чтобы это было впервые, когда я увидел мозги, размазанные по асфальту (но, к счастью, в последний раз), но это был первый случай, когда я оказался перед лицом смерти. И Боли, и Отчаяния. Что бы произошло, окажись у меня, как сегодня у какого-нибудь подростка, сотовый телефон со встроенной видеокамерой? Наверное, я бы записал ролик, чтобы показать друзьям, что я там был, а потом выложил бы свой «видеокапитал» на YouTube. А потом – кто знает, может быть, продолжая запечатлевать чужое горе, я стал бы равнодушным. Но я сохранил всё в своей памяти, и этот образ, 70 лет спустя, продолжает меня преследовать и воспитывать, побуждает меня не быть равнодушным к чужому горю. Не знаю, есть ли у сегодняшней молодёжи такая возможность стать взрослыми. Взрослые, чьи глаза словно приклеены к смартфонам, потеряны уже навсегда.
Умберто Эко

Не обращайте внимания на тех, кто думает, что вы сходите с ума, ни на тех, кто говорит вам, что вы совершаете ошибку, ни на тех, кто просит вас вернуться обратно на тот путь, который они считают правильным. Мечтайте о том, о чем хотите мечтать, идите туда, куда хотите идти, будьте тем, кто вы есть, так как жизнь неповторима. Помните: вы — дверь, которую вы до сих пор так безуспешно искали.
Карл Густав Юнг